Наверное, многие читатели The Fools уже знают, что архитектор, пацифист и мечтатель Бруно Таут оставил след в истории архитектуры не только благодаря реализованным проектам, но и за счет утопических. Об одном из них,
Альпийской Архитектуре, мы уже писали.
Но не так многие знакомы с еще одним фантазийным и важным для искусства XX века проектом — Die Gläserne Kette, «Стеклянная цепь». Он выделяется, поскольку состоит из писем, которыми обменивались архитекторы, художники и мыслители в первой половине XX века по инициативе Бруно Таута.
Отвергнув требования практичности, авторы писем представляли образы будущего мира и идеального общества в текстах и иллюстрациях. Анонимно, под псевдонимами, не раскрывая ничего «непонимающим глазам», как выразился сам Бруно Таут, и отказавшись от прочей деятельности.
Эта серия писем была прокомментирована британским архитектором и историком Деннисом Шарпом:
ARBEITSRAT FÜR KUNST /
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СОВЕТ
Вероятно, самый значимый обмен теоретическими идеями по архитектуре в этом столетии.
Пройти мимо такого заявления просто невозможно.
История «Стеклянной цепи» начинается в конце Первой мировой войны с произошедшей в Германии Ноябрьской революции (1918), в начале которой Бруно Таут основал Arbeitsrat für Kunst, Художественный совет, в надежде получить доступ к административным ресурсам в рамках децентрализованного правительства.
Союз, основанный в разгар социальных и политических потрясений, программу которого подписали 114 художников, стремился переосмыслить отношения между искусством, обществом и архитектурой:
Искусство и люди должны образовывать единое целое. Искусство больше не должно быть роскошью для немногих, а должно нравиться широким массам. Наша цель — объединить искусство под крылом великой архитектуры.
Листовка от 1 марта 1919 г.
В 1918 году Arbeitsrat für Kunst публикует манифест, который призывает к интеграции искусства и дизайна в повседневную жизнь, демократизации культуры и отказу от элитарности. Участники стремились освободиться от преобладающих академических традиций, отстаивая более целостный подход.
Max Pechstein, Arbeitsrat für Kunst Berlin, 1919
Стоит отметить, что практически одновременно с Arbeitsrat für Kunst зародилось еще несколько движений. Например: Novembergruppe, Deutscher Werkbund, Bauhaus, De Stijl, ВХУТЕМАС, УНОВИС. Для Таута, грезившего о формировании нового искусства, не знающего границ и объединяющего людей, это было подтверждением начала времени «совместного строительства».
Однако после того, как советы рабочих и солдатских депутатов уступили место парламентской форме правления в декабре 1918 года, а новое правительство проигнорировало политические амбиции Художественного Совета, Бруно Таут покинул пост председателя, и его место занял Вальтер Гропиус.
UNBEKANNTE ARCHITEKTEN /
НЕИЗВЕСТНЫЕ АРХИТЕКТОРЫ
Деятели Arbeitsrat für Kunst проводили выставки в рабочих кварталах, на окраинах Берлина и в пивных, чтобы нести искусство в массы. Одной из них стала Unbekannte Architekten — выставка «Неизвестных архитекторов», в которой Бруно Таут выступил не только как автор, но и как один из организаторов — многих призвал к участию он сам.
Приглашались еще неизвестные широким кругам авторы и те, кто уже закрепил свое имя в немецкой культуре. Архитекторам и художникам предлагалось обратиться к храмовой архитектуре, соборам, как к символу эстетического и духовного обновления, а затем представить свои работы анонимно.
Выставка вызвала фурор у критиков и подарила Бруно Тауту возможность увидеть работы радикальных архитекторов, художников и дизайнеров из разных уголков Германии, некоторые из которых впоследствии получили приглашение присоединиться к его «Стеклянной цепи».
В своем первом письме-приглашении Таут писал:
Совершенно неформально и в соответствии со своими наклонностями, каждый из нас через равные промежутки времени нарисует или запишет те из своих идей, которыми он хочет поделиться с нашим кругом, а затем отправит копию каждому члену. Таким образом, будет налажен обмен идеями, вопросами, ответами и критикой.
Многие из согласившихся принять участие в переписке настояли на использовании псевдонимов, чтобы сохранить секретность. Амбициозные планы Таута сменились на анонимность, что, как говорят историки, могло также отразиться и на деятельности Вальтера Гропиуса: Arbeitsrat für Kunst он переименовал в «Заговорщическое братство», а Баухаус задумал как квазимасонское ложе. В апреле 1919 года он писал:
Крупная централизованная организация никогда не будет успешной и не имеет смысла. Нужны маленькие, похожие на ложе, рабочие группы.
Авторами «Цепи» стали:
- Бруно Таут (Glas, Стекло), мечтавший о стеклянной архитектуре;
- Якобус Геттель (Stellarius, от лат. stella — звезда), благоволивший звездам;
- Ганс Лукхард (Angkor), брат Василия, обратившийся к храмам Ангкор-Вата как к образцам;
- Василий Лукхард (Zacken, Зубец / Пик), брат Ганса, обратившийся к острым кристаллам стеклянной архитектуры;
- Карл Крайл (Anfang, Начало), надеявшийся на обновление;
- Ханс Хенсен (Antischmitz), бросивший вызов существующим нормам, которые видел в вездесущих Herr Schmitz (для русскоязычной аудитории — товарищах Ивановых);
- Пол Гош (Tancred), вдохновившийся одноименным героем трагедии Вольтера;
- Герман Финстерлин (Prometheus), имевший в виду древнегреческое Προμηθεύς - предвидящий; готовый украсть для людей огонь и обречь себя за это на страдания;
- Макс Таут (Kein Name, безымянный), брат Бруно, решивший остаться в полной анонимности;
- Ханс Шарун (Hannes), сохранивший свое имя;
- Венцель Хаблик (W.H.), оставивший инициалы;
- Альфред Бруст (Cor, Сердце), писатель и искусствовед присоединившийся к группе последним и предложивший название «Стеклянная цепь»;
- Вальтер Гропиус (Mass, Масса), отдававший предпочтение мере, пропорциональности и сдержанности настолько, что и вовсе не принимал участие в общей переписке, но внимательно за ней следил и давал комментарии Бруно Тауту лично.
DIE GLÄSERNE KETTE /
СТЕКЛЯННАЯ ЦЕПЬ
Безусловно, собрать 12 амбициозных и во многом эгоистичных личностей в одну группу — невероятно сложная задача. Это понимал и Вальтер Гропиус:
Я понимаю, что Бруно не вписывается ни в одну группу. Его судьба — остаться в одиночестве, он должен признать это и сделать выводы о последствиях.
Противоречие между индивидуумом и группой преследовало все авангардные движения, и «Стекленная цепь» — не исключение, поскольку каждый из ее участников видел художников уникально одаренными личностями, стоящих над массами. Венцель Хаблик позже изобразил это убеждение в работе «Путь Гения»: одинокая фигура приближается к конечной цели земного рая, а позади него остаются поверженные, сломленные и потерпевшие поражение в попытках следовать за ним.
Der Weg des Genius. Wenzel Hablik, 1918
Амбициозность и бескомпромиссность позволили появиться трещинам внутри коллектива. Архитекторы и художники выступали против массового жилья и скорее предпочитали бежать в мир фантазий, чтобы не сталкиваться со строительством «бараков». Они не были готовы идти на уступки, чтобы иметь возможность реализовать хотя бы часть своих идей, но и проекты, созданные в рамках «Стеклянной цепи», отказывались считать безусловно утопическими графическими работами.
В погоне за идеальным решением, которое не требовало бы от художника жертвы мечтами и идеалами, Таут позже устремился к кинематографу, но и эти проекты остались только на бумаге.
Тем не менее, участники «Стеклянной цепи» обменялись в течение года шестьюдесятью письмами, в которых поднимали темы взаимосвязи духовного и физического, рационального и иррационального, искали путь спасения человечества, основы для строительства нового мира и нового общества. Это был призыв к чистой фантазии и даже легкомыслию как к средству создания условий невинности, необходимых для развития — это была и реакция на ужас, который принесла с собой кровопролитная война. Если история и осталась без счастливого конца, то так ли это важно, если она помогла свободно грезить о будущем, которое в представлении авторов было абсолютно прекрасным?
Далее — переводы некоторых писем.
Герман Финстерлин (Prometheus)
Скажите мне, что такое любовь, вера и надежда на железную волю, и я расскажу вам о смысле созидания: о продвижении творения седьмого дня на одну волну дальше в цепи разрушителей, тянущейся в бесконечность.
Нет более сильного голоса убеждения, чем голос творца. Ему чуждо все, что связано со смирением, неуверенным отрицанием и произнесением «Аминь». Те маленькие ручейки, которые сливаются воедино, стремясь к неузнаваемости в великой дельте первобытного моря, подтачивают корни его Иггдрасиля.
Он строит бастион из своей воли. Он преодолеет центростремительные духи воздуха, растягиваясь и прыгая над эфиром, окутывающим его подобно коже, и сбрасывая его слой за слоем, и поднимаясь все выше и чище над каждым из этих полностью эволюционировавших останков. До тех пор, пока наша планета поддерживает жизнь, два исходных принципа будут определять ее — дружественный или враждебный, радостный или печальный, дающий и берущий, плюс и минус, слишком много и слишком мало в чудесной формуле, которая была выгравирована божественной рукой на лице земли. Тысячи обнаженных душ, тысячи меньших и приниженных душ ждут цели, которая перед ними должна разверзнуться в царствие небесное на земле, дом, самое священное исполнение наших самых заветных мечтаний. Тысячи маленьких рачков-отшельников, которые ищут убежища от повседневной и ежевечерней реальности в иллюзиях, игнорирующих восходящие ступени эволюции. Тысячи насекомых, жаждущих плодов, их благоухающих куполов и сладких, дымных сокровищ их скинии. Но мы должны оставить наш классовый дух в наших амброзианских экскрементах. Мы должны быть лидерами, а не внешними наблюдателями, находящимися где-то там — как бродячий еврей, но мы должны быть нежным и смиренным, гетерогенным духом — посредником, полностью погруженным в сами вещи — как субъективный самопаразит. Однако, вы, индивидуалисты, будьте настороже против иллюзии универсальной гениальности — она ведет к помешательству! Остерегайтесь обожествления подлеска. Что необходимо в нашей ужасной пустыне, так это одинокие деревья, каждое из которых раскидисто достаточно, чтобы обеспечить тенистый оазис для самого бесстрашного странника. Сильные становятся наиболее могущественными, когда остаются одни. Идея коммуны, на каком бы уровне она ни витала, — это химера, созданная из некомпетентности и зависти, из грехов отца и неуверенных порывов детей-переростков. Берегитесь доспехов благородного Дон Кихота. Не давайте нам быть учениками чародея, приводящими силы в движение, но способными достичь чего-либо только в качестве анонимных подчиненных, осененных направляющей их энергией незабываемого мастера. Давайте не будем юными Фаэтонами, использующими момент слабости божества, чтобы заразить вселенную своими импульсами. Тот, кто закладывает первый камень, должен знать, к чему будут обращены и купола. Если сегодня мы хотим создать мощные прототипы, то давайте защитим их от незрелых рук, которые могут обречь наши труды на болезни в результате преждевременных родов. Чем меньше, избирательнее и отшлифованнее наш круг, тем интенсивнее и лучезарнее будет его воздействие. Храните наш храм в чистоте… Сдерживайте нечестивую толпу! Я даю вам это напутствие в час захода солнца.
Братский привет,
Ваш
Прометей
Дети! Какие завораживающие материалы все еще есть для наших «строительных игр»!
Только подумайте:
У нас есть камни!
Металлы и бриллианты!
И много красивейших песков!
И вода!
Огонь и воздух!
Мы можем выдувать — всасывать — бить — сверлить — поднимать — сдавливать — вдыхать —
и скоро все мы сможем даже летать!
Мы можем жить в воздухе!
«Напрягите инженеров!»
Зажгите в них пламя наших фантазий, чтобы они могли быстро возвести машины, способные плавить скалы в любых точках — с радостью сгладьте их — скрепите расщелины расплавленными разноцветными сферами и кристаллами — как упрочненным цементом — и запустите стеклянные пузырьки, как сверкающие ракеты.
Духовная основа творчества
1. Реинкарнация
Человек не живет на земле единожды, время от времени он перерождается. Он живет в царстве духа. Переход от одной жизни к другой сравним с переходом между сном и явью в нашем земном существовании. (Пока мы спим, мы не осознаем ничего или осознаем совсем немногое из того, что происходило с нами во время бодрствования. И наоборот, наяву мы осознаем немногое из того, что происходило с нами во время сна, хотя одно влияет на другое.) Точным доказательством перевоплощений является то, что череп трехлетнего ребенка уже раскрывает законченный характер, который не похож ни на черты отца, ни на черты матери. В ходе жизни на земле к этому характеру добавляются новые составляющие, точно так же, как к дереву добавляется кольцо на каждый год его жизни. Когда-то будет научно установлено, что черты новорожденного ребенка достаются ему от ранних земных воплощений.
2. Значение Духовного
Духовные условия, созданные из свободы, обеспечивают естественную основу для последующих форм человеческого существования, точно так же, как текущая и естественная основа нашего существования (животное, растительное и минеральное царства) являются результатом рождения высших организмов из более ранних форм земного существования (Небо и земля прейдут, но мои слова не прейдут)
Эксперимент в Абстрактной Архитектуре
Каждая форма (орнамент) может быть планом местности, рельефом, орнаментом и планом города, например: круг, парабола, спираль, а также свободно нарисованные кривые. Кроме того, квадрат, прямоугольник, треугольник, звездообразные формы и криво нарисованные фигуры.
Группы больших, средних и малых форм могут быть использованы в соответствии с масштабом, а переходные ступени и промежуточные стадии создаются по желанию. (Вмешательство темперамента, грациозности и т.д., следуя примеру музыки.)
Отношения Архитектуры и Мира Природы
То, что обсуждалось выше, по сути, можно назвать минеральной архитектурой. Эту категорию можно расширить, используя формы движения: капли, лучи света, языки пламени, волны. Через формулу повторения человек восходит к растительному принципу (теософически: царство другого). К этой категории относится все, что расположено рядами: окна, колонны, мансардные окна, жилые дома в поместье или в городе, башни церкви в Ист-Энде в старых городских пейзажах, лиственные украшения на Готическом фронтоне.
В более широком смысле сюда же относится проблема зданий или колонн, вырастающих из земли, или монументального сооружения, вырастающего из моря домов. Высший принцип (теософически: астральный) применяется к уникальным объектам, например, к двери в отличие от оконных проемов (как цветы в сочетании с листьями: цветение — это аспект растительного царства, наиболее близкого к животному царству). Соответственно, можно увенчать вход элементом в форме головы. (Естественно, этот элемент также может быть повторен на окнах, которые тогда выделялись бы на фоне однообразия стены.)
Пробуждение художественного чувства в строительных работах
В современной строительной индустрии рабочие превращены в законченные стереотипы. Страх перед искажением может быть устранен на примере экспрессионистского искусства. Действительно, то, что внутренняя потребность человека привносит в наблюдение за природой, выражается в искажении. Любой
рабочий может сам создать фриз. Этот вид искусства должен заменить культуру олеографии и гипсовой лепки. Само здание должно быть спроектировано таким образом, чтобы архитектор участка мог вдохновлять бригадира и рабочих.
Строительство — это Смерть.
Смерть — это Жизнь.
Три афоризма
1. Гете от 23 марта 1829 года: «Великолепные здания и комнаты предназначены для принцев и богачей. Когда живешь в них, чувствуешь умиротворение и довольство, и нет желания двигаться дальше. Это совершенно против моей натуры. В роскошной квартире, такой, как у меня была в Карлсбаде, я сразу становлюсь праздным и ленивым. С другой стороны, в скромной квартире, такой как эта простая комната…»
Сказав это, старик поверил, что бросил значительную часть мудрости во всесборный котел Эккермана. Вместо того, чтобы преодолеть слабость, он смиряется с ней — с ограничениями своего физического восприятия, которое не допускает никакой экспансии иной территории.
Он, безусловно, был недалеким человеком и поэтому должен был так много писать. Гений, живущий в «великолепном здании», не написал бы ни одной лишней строчки.
2. В человечестве скрыт особый закон. На протяжении тысячелетий определенные семьи данной расы наследовали особую протоплазму, которая становится фантастически видимой в определенное время, когда космические течения определяют конкретные эволюционные изменения на земле. И это имеет необычайно ощутимое, эпохальное значение для духа, для слова, для тона, для имиджа, дома и климата.
3. Теософ — это человек, обладающий божественной мудростью. В настоящее время по этому поводу циркулируют тревожные заблуждения. Например, широко распространено мнение, что членства в так называемом Теософском Обществе достаточно, чтобы оправдать звание. Вряд ли может быть более поверхностное толкование. Мы могли бы с чистой совестью утверждать, что сегодня на земле вообще нет теософов. Ибо если бы кто-то действительно существовал, он бы так ярко проявил себя в слове, картине или архитектуре, что ни в одной комнате не нашлось бы места сомнениям в его провидческом даре. Эпоха ищет его и найдет. Последуют ли люди за ним или забьют камнями до смерти — это другой вопрос.
Друзья! Есть благодать в нашей загадке — сияние, которое проявляется сегодня в лучах на наших рисунках. Лучи, уходящие в пустоту, в безграничную вселенную: вопросы, воплощенные в танце или в интроспективном поиске формы. Да, Zacken, ты тоже прав, мы все правы — вопросы, идущие прямо к сути дела, в макрокосм и микрокосм души (Prometheus, Tancred), и вопросы, проникающие в глубины черного, непостижимого фона звезд. Вопросы из переполненных сердец, заданные с неутолимой жаждой и готовностью действовать. Вопросы, которые, будучи поставлены таким образом, сами по себе являются архитектурой, уже рожденными формами. Только неутолимое сердце переполняется. Ищите, и это будет дано. Тот, кто берет таким образом, не вор; ибо он в равной степени должен быть и тем, кто отдает. Prometh, ты просишь наш грааль? Разве недостаточно быть восприимчивым? Разве звезды на небесах не должны сейчас зажечь для нас искрящийся всемирный праздник? Нам не нужно уметь идентифицировать наш грааль. Мы выполняем свой долг, и этого достаточно. Ровно столько, сколько нас — мало это или много — делают то же самое: ищут, как и мы сами, чтобы однажды показать нам свой грааль. Наши архитектурные желания — это просто желания религиозные. Следует признать, что желания самого по себе недостаточно. Каждый из нас должен спросить себя, в какой степени желание является принуждением. Единственный судья, который у нас есть, находится внутри нас самих.
Утверждение индивидуальности, «уникальности» через аркан группы — истинная тайна. Читали ли вы в книге Фехнера «Жизнь на земле» о том, как духовные лучи пересекаются и взаимопроникают, но так, что каждая сфера остается нетронутой, подобно наложенным друг на друга фрагментам письма?
Когда я просматриваю нашу тайну в своем черном портфолио, я испытываю чистейшее счастье: это то единение, описанное Фехнером, которое не направлено на то, чтобы «обратить» или изменить кого-либо, но всегда и дает, и берет; как я делаю с каждым из вас, и наоборот. Я по-братски пожимаю всем вам руку в знак признания! «Я буду судить вас так, как судят меня». Почему некоторые из вас все еще отказываются от моей протянутой руки? Berxbach, Mass, Stellarius? Я написал в своем втором циркуляре, что огорчен распадом «Двенадцати». По крайней мере, сообщите нам, собираетесь ли вы хранить молчание вечно! Еще двое братьев стучатся в нашу дверь: Отто Грюн, инженер и художник из Гамбурга, которого к нам приглашает Прометей, а также писатель Альберт Бруст, одну из драм которого я планирую включить в шестое издание Frühlicht. Скажите мне, кто говорит, если вы хотите, чтобы они к нам присоединились. Разве вера не превращается в истинную любовь благодаря нашему единению? Anfang: С таким настроем речь идет не о примитивности, а о том, чтобы позволить электрическим токам из непостижимых источников сиять. Это бесконечное стремление к форме, форме без земных границ, это полное желание потерять себя — разве это не необходимый кристалл среди атомов сегодняшнего дня? Мы — соль земли. Давай без колебаний выскажемся немного высокомерно, ибо в чем бы ты мог найти нечто более скромное, чем в имени Anfang [Начало]? Hannes [Ханс Шарун], взрывной источник кристаллов, верный Иоганнес! Жму руку! И ты, чистейший W.H. И ты, Kein Name, ты больше, чем просто мой телесный брат. И Angkor, и Zacken, вы также больше, чем просто телесные братья. Оставайтесь самими собой и ищите. Ищи, Zacken, и ты найдешь себя. Antischmitz! Боец всегда должен встречать противника на его земле. Antischmitz? Сейчас, сейчас — защищай свою собственную кожу, Prometh! Как твердо ты формируешь, и как нерешительно ты размышляешь. Но продолжай в том же духе и продолжай воодушевлять нас — наша вера должна двигать горы. Ты сомневаешься в этом? Но разве каждый из нас по-своему не показывает, как это делать? А касаемо «что», Tancred дает свой ответ в пятом выпуске Frühlicht, ответ, в котором он преобразует реальность в своих арабесках, просто потому, что красиво. Красота в добре и истине! Сегодня мы должны излить наши души до последней капли; мера, которая, таким образом, остается неизмеримой (но не бесконечно молчаливой). Сегодня! День расплаты наступает для каждого из нас. Так что мы должны быть готовы к этому. Мертвые и, следовательно, готовые к жизни.
Теперь я закончил с интуитивными, иллюстративными работами, и мог бы надеяться, что навечно. Конкретные вопросы, твердые предметы теперь должны сражать меня. Везде, где я могу, я всегда буду защищать объективность строительства, воплощенную для меня в концепции архитектуры из стекла. Я снова написал разные вещи на эту тему. Я также разработал для вас «Организацию строительства» на основе современных условий, программу для радикального правительства. Сейчас я занимаюсь изготовлением мебели для рабочих и готов выполнить пожелания любого, кто придет ко мне. Если бы только они пришли! Только самопожертвование вдохновляет меня. Как хорошо ничего не иметь, не обладать ни единой вещью и все же всегда иметь возможность отдавать. На что я живу? Я не знаю. Кто-то дает мне еду и питье. Я свел свои надежды, ожидания и имущество к нулю. «Ничто». Знаете ли вы это «ничто», можете ли вы это почувствовать? Универсальный пролетарий, Агасфер — «Бог везде и нигде», я — Бог, и вы все — Бог.
Можем ли мы обсудить это? Я в вас, и вы — во мне.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
У меня здесь, на столе, тонкий кусочек желтого стекла. Тяжелый, как строительный кирпич, постоянно меняющий облик. Его призматическая форма неизменна, но в нем есть постоянно меняющаяся жизнь. Это просто фантастика, какие эффекты производит свет и все же в рамках фиксированной формы. Сосуд нового духа, который мы готовим, будет таким.
Строить значит умирать. Друзья, это заслуживает рукопожатия!
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Prometh! Твое пламя мерцает — означает ли роспуск городов прекращение совокупного роста? [прим. — здесь Таут обращается к своей работе] Сегодня «город» — это каменная пустыня. Он должен исчезнуть, и он исчезнет полностью. Я вижу это в тебе, дорогой строитель. Земля — наш ангел — размышляет, она создает новый гумус, а мы все — навоз. Крестьянин, который не видит леса за деревьями, — это всего лишь обратная сторона человека каменного века эпохи дымоходов [Schorn-Steinzeitmenschen]. Все будет иным — какую же революцию собой представляет даже пилотируемый полет. Каким все будет? Возможно, даже сама земля этого не знает. Но все придет. И мы должны удобрять это. Ты сам сказал: «нашими экскрементами». Что не станет гумусом — из того мы должны сотворить стекло.
Большие стеклянные поздравления! 15 апреля 1920, в гнетущей красоте цветущей весны.
Дорогие братья,
В наших утопиях не может быть никаких разговоров вроде «ты можешь это реализовать», «кто-то сможет», вы должны сделать что-то так, «вы не можете делать так!» Это мое последнее «признание».
Мы можем сделать все — но делать все значит «строить», создавать «-измы» и быть «-истами»; делать все, что в часы удовольствия приносит радость всем нашим чувствам.
Мы можем имитировать все, что захотим, если только живой космос согласится с нами. По мере того, как мы научимся работать со всеми видами строительных материалов, все вокруг нас будет наполняться жизнью и активностью. Сконцентрируйтесь просто на идее, которая возникает в наших охотно творящих пальцах, которая каким-то образом оказывается отброшенной в пространство, пойманной, а затем снова выпущенной на свободу, — и материал последует за ней, излучая радость. Никаких больше страхов!
Итцехо — в мой день рождения
Wenzel Hablik, 'Cliffs, Lightning, Fire, Towers of Glass. Provoke the engineers and they’ll create wonders for you. Trust only in nature and respect her laws.' 1920.
Герман Финстерлин (Prometheus)
Разве не в день солнцестояния капсула с семенами, человеческая дуга нашего уникального символа, уютный корабль, рожденный сильным миром, приземлился на Арарате?
Разве мы сами не являемся этим арканом, троянским морским коньком, несущим в себе все будущие возможности нашей вращающейся сферы? Разве мы не то, что изливается из всех каменистых потоков земли, что божественный взмах вытягивает из ручейков всех грешных вод мира?
Море и камень — мы сами являемся двумя полюсами. «Я» и «Мы» вращаясь по спирали и взмывая ввысь, подобно нашему божественному отцу, в бесконечном взаимодействии над расплавленным, каменистым морем и замерзшим океаном, рождены дыханием нашего перехитренного мирового орла, скрывающим в золотой короне-капсуле святое, победоносное семя творения на протяжении всех зим и ночей, больших или малых. В этот день обращения, земное солнце дает нам почтить память о нашем существовании и наших желаниях, позвольте нам обновить клятву нашего братства, быть и оставаться чистейшим творением единого центрального божества!
Ваш
Прометей
Hermann Finsterlin (Prometh), 'Fantasies.' 1920